«Современный город – это пространство разрушения. Урбанистика и социология

На основе данных о миграционном приросте/убыли населения городов России за 1991-2009 гг. делается попытка оценить, как влияет на миграционный баланс городов их размер, выраженный в численности населения, и положение в системе центро-периферийных взаимодействий. Обосновывается сложившаяся система миграционной подвижности в зависимости от иерархии поселений в пределах регионов.

Вучик В. Р. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2011.

Эра проектов, максимально благоприятствующих автомобильным сообщениям, уходит в прошлое, уступая место более широкой задаче создания удобных для жизни, экономически эффективных, здоровых в социальном отношении и устойчивых в экологическом плане городов. В книге исследуются сложные взаимоотношения между транспортными системами и городами (агломерациями) различных типов.

Опираясь на обширные практические знания в сфере городских транспортных систем и транспортной политики, Вукан Вучик дает систематический обзор видов городского транспорта и их характеристик, рассматривает последствия избыточной зависимости от автомобиля и показывает, что в большинстве удобных для жизни городов мира предпочитаются интермодальные транспортные системы. Последние основаны на сбалансированном использовании автомобилей и различных видов общественного транспорта. В таких городах создаются комфортные условия для пешеходных и велосипедных сообщений, а также альтернативные гибкие перевозочные системы, предназначенные, в частности, для пожилых и маломобильных граждан.

Книга «Транспорт в городах, удобных для жизни» развеивает мифы и опровергает эмоциональные доводы сторонников преимущественного развития одного конкретного вида транспортных систем, будь то скоростные автомобильные магистрали, системы рельсового транспорта, использование велосипедов или любых иных средств передвижения. Книга задает направления транспортной политики, необходимые для создания городов, удобных для жизни и ориентированных на интермодальные системы, эффективно интегрирующие различные виды транспорта.

В препринте рассматриваются трансформации форм городской навигации в ситуации цифровой культуры, определяются основные роли в процессе освоения города. Обосновывается продуктивность использования антропологического подхода в эмпирических исследованиях навигации в российских городах. Рассматриваются пять принципов цифрового антропологизма для изучения практик городской навигации.

В монографии представлены результаты психологического исследования социального капитала поликультурного общества на примере России. Проведен аналитический обзор множества теоретических подходов к определению данного феномена и его структуры, предлагаемых в различных науках. На основе проведенного анализа, автором предлагается психологический подход к пониманию феномена социального капитала и способов изучения. На основе разработанного психологического подхода проведено кросс-культурное исследование социального капитала различных этнических групп России, а также отдельно русских в сравнении с китайцами. В качестве механизма воздействия социального капитала на экономику предлагается рассматривать его влияние на экономико-психологические характеристики личности (установки, представления), что, в конечном итоге, приводит к формированию т.н. «продуктивного» экономического поведения людей. В монографии анализируются результаты эмпирического исследования взаимосвязи социального капитала и социально-экономических установок, представлений различных этнических групп России.

Для исследования обыденных представлений россиян была использована методика, построенная на выборе ассоциаций с понятием «социальная справедливость», разработанная О.А. Гулевич. Выборка исследования включила в себя представителей различных этнических групп, проживающих на территории России (г. Москва и Северо-Кавказский ФО). Было выявлено, что как у русских, так и у представителей народов Кавказа, понятие о социальной справедливости, прежде всего, включает уважение, равноправие, равенство и объективность. В то же время были выявлены некоторые различия в понимании социальной справедливости, основанные на социокультурных особенностях этносов.

Лейбович О. Л. Вестник Пермского национального исследовательского политехнического университета. Урбанистика. 2012. № 1. С. 142-153.

Рассмотрены основные интерпретации города в социологических теориях ХХ в. Особое внимание уделено проблемам городской социальной политики.

Уваров А. А. , Уварова Л. Ф. СПб.: Петрополис, 2012.

В монографии обоснованы механизмы управления развитием жилищной сферы крупного города, обеспечивающие возможность удовлетворения широкими слоями населения потребности в жилье.

Проанализированы и уточнены научные положения, характеризующие жилищную сферу крупного города, как особый системный объект управления, обобщена практика управления жилищной сферой Санкт-Петербурга, а так же сформулированы предложения по внедрению механизмов совершенствования управления развитием жилищной сферы крупного.

Монография предназначена для преподавателей, аспирантов и студентов вузов и специалистов в сфере управления развитием жилищного комплекса.

Сорокина Н. О. Журнал исследований социальной политики. 2012. Т. 10. № 1. С. 27-42.

В статье рассматриваются проблемы социального неравенства, материализованного в объектах городского пространства. Мобильность горожан ограничена, что иллюстрирует отношения социальной эксклюзии, закрепляемые градостроительными практиками. Картографирование города позволяет проанализировать степень доступности физического пространства и становится новым инструментом осмысления социального неравенства в логике социологии социальных проблем и критической урбанистики. На основе анализа виртуальных карт доступности и мнений горожан о значении картографирования пространства авторы анализируют социальное неравенство, закрепленное в объектах городской среды, и выстраивают типологию суждений о социальных эффектах карты. Результаты исследования демонстрируют значимость проектов по созданию карт доступности и подчеркивают их конструктивную роль в переустройстве городского дизайна, преодолении социальной дискриминации и эксклюзии.

В статье рассказывается о том, как в парке Царицыно после его реконструкции формируются маршруты посетителей - в наиболее туристической, "исторической" части парка и на отдаленных от центра территориях. Кроме этого, рассмотривается, какие посетители предпочитает те или иные маршруты, а также какой опыт пространства они при этом получают (или в каких режимах посетители осваивают парк). В статье выделяются такие режимы, как "публичное потребление видов", "романтический туристический взгляд" и "экзистенциальный" режим.

В статье анализируются два класса источников, характеризующих массовые исторические представления: те, на основании которых эти представления формируются, и те, которые позволяют судить о содержании обыденного знания о прошлом. Анализ имеющихся эмпирических данных позволяет сделать вывод о том, что представления о прошлом политической и социально-экономической подсистем структурируются на трех уровнях: значимых исторических периодов, исторических событий и исторических личностей. При этом имеющиеся источники не позволяют пока судить об обыденном знании о прошлом в сколько-нибудь полном объеме. Речь может идти лишь о выявлении неких наиболее явных “опорных точек”, образующих, условно говоря, видимые “надводные вершины” социальных (массовых) представлений.

Занимающийся комплексным анализом и изучением проблем, связанных с функционированием и развитием городских центров. За неполные сто лет своего обособленного развития как область прикладного знания имела несколько изменений своего набора парадигм.

Первая парадигма - посылка, приведшая собственно к возникновению урбанистики, произошла из традиции рассмотрения города как «большого завода», в котором можно посчитать основные параметры жизнедеятельности, и как следствие - спрогнозировать развитие и упредительную реакцию на системные проблемы.

Однако, практика применения такой парадигмы в крупных западных городах привела к тому, что урбанистика в 60-70 годы XX века пережила две волны критики и изменения методологических основ, связанных с введением антипозитивистского принципа «неполной постижимости объекта», и принципа перевода части элементов сложного объекта в разряд автономных субъектов.

История урбанистики

Первые тексты, которые можно отнести к урбанистике, принадлежат греческим философам. Так, Платон описывал идеальую модель города, исходя из философских рассуждений о взаимодействиях между людьми. Аристотель исследовал организацию нескольких десятков полисов и привел расчеты по оптимальной численности населения городов.

Научные центры в России

Примечания

Литература

Лаппо Г. М. Рассказы о городах / Оформление художника Е. В. Ратмировой. - Изд. 2-е, доп. и перераб. - М .: Мысль , 1976. - 224 с. - 150 000 экз. (обл.)

См. также

Интегральный город

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Урбанистика" в других словарях:

Комплексная дисциплина, всесторонне исследующая явления, связанные с урбанизацией. Экологический энциклопедический словарь. Кишинев: Главная редакция Молдавской советской энциклопедии. И.И. Дедю. 1989 … Экологический словарь

урбанистика - (лат. Urbs, urbis) наука за уредувањето на градовите според практичните потреби на луѓето … Macedonian dictionary

Подземный урбанизм, подземная урбанизация (a. underground urbanistics; н. unterirdische Urbanistik; ф. urbanisme souterrain; и. urbanistica subterranea), область архитектуры и градостроительства, связанная c комплексным использованием… … Геологическая энциклопедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Архитектура (значения) … Википедия

Швейцарская памятная монета с изображением Модулора, символа современной архитектуры Архитектор (от др. греч. αρχι (главный, старший) и др. греч. τέκτ … Википедия

Не следует путать с Джоном Фридманом американским культорологом и театральным критиком. Джон Фридманн John (Hans) Friedmann Дата рождения: 16 апреля 1926(1926 04 16) (86 лет) Место рождения … Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Кавун. Кавун Максим Эдуардович Максим Эдуардович Кавун Дата рождения: 10 сентября 1978(1978 09 10) (34 года) Место рождения … Википедия

На презентации сборника статей «Горожанин. Что мы знаем о жителе большого города» в Институте «Стрелка» состоялась горячая дискуссия между его авторами: экономистом, социологом, политологом, философом и урбанистом. МОСЛЕНТА публикует ее текст в сокращенном виде, оставив главные обсуждавшиеся темы: современный горожанин - это величина постоянная или ускользающая? Готов ли современный горожанин стать хозяином двора, квартала или райноа, как это может выглядеть? И можно ли считать сообществом группу в соцсетях.

В дискуссии принимали участие: Виталий Куренной - кандидат философских наук, заведующий отделением культурологии Высшей школы экономики (ВШЭ), Алексей Новиков - кандидат географических наук, декан высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ, Олег Шибанов - профессор финансов РЭШ, академический директор программ по экономике корпоративного университета Сбербанка Екатерина Шульман - политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС Григорий Юдин - социолог, философ. Кандидат философских наук, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук

Вилка между одиночеством и сообществом

Григорий Юдин: У нас сегодня нет образа города. Мы не очень понимаем, что это такое, по большому счету. Причем это не перманентная ситуация. Он у нас был. Он у нас пропал. Социология в значительной степени начинается в конце XIX - начале XX века, стартует вокруг проблемы города. Ее ключевым вопросом остается: как мы стали горожанами? Что это за новая социальность, которая появилась в городах? Основатели социологии смотрят на улицу и понимают, что у них нет аппарата для того, чтобы описывать эту социальность. И в этот момент у них появляется новый образ. Скажем, он появляется ярко у одного из отцов-основателей социологии Георга Зиммеля, который сам был, в общем, дитем города. Он говорит, что у горожан появляется такое пресыщенное отношение к жизни. Мир очень быстрый, мы имеем возможность доступа ко всему, что нам нужно, быстро получаем то, чего у нас нет. Если у нас нет чего-то сегодня, то оно у нас будет завтра, давайте будем честными перед собой. Мы пресыщаемся. И это нас сильно освобождает.

Виталий Куренной как-то недавно выдвигал провокационный тезис, что, мол, в последнее время появилась мода искать в городе сообщества. Зачем вы все ищете сообщества, когда город – это, по своей сути, то, что освобождает нас от власти сообщества, от идола рода, что снимает с нас давление? И действительно так было вначале XX века. Но это был первый шаг. Потом ситуация поменялась.

Потом выяснилось, что исходное противопоставление между атомизированным городом, где люди взаимодействуют друг с другом случайно... Где мы друг другу нужны в основном просто потому, что у нас есть какие-то потребности, которые другой может удовлетворить... Так вот, выяснилось, что надумано и искусственно противоставление между таким городом и условным селом или общиной, в которой мы чувствуем социальную плотность.

Потому что оказалось, что в городах тоже есть сообщества. Это первым делом выяснили ученики Зиммеля из Чикагской социологической школы. Тогда мы получили другой образ города, который, на самом деле, представляет собой не массу, не структурированное множество, а довольно сложную структуру отдельно существующих сообществ, между которыми есть определенные контакты.

Но потом и этот образ сломался благодаря тому, что капитализм слишком быстро начал разрушать эти структуры, переоборудовать и перестраивать города. На самом деле, на смену этому образу, по большому счету, сегодня ничего не пришло.

Мы по-прежнему находимся в этой вилке, условно говоря, между горожанином и городом, между одиночеством и сообществом, между свободным, отрешенным существованием и коллективностью. Понятно, что назад дороги нет. Понятно также, что этот образ атомизированного горожанина тоже не очень соответствует реальности.

Запрос на демократическое самоуправление

Григорий Юдин: Мы смотрим сегодня на горожанина, как это делал бы экономист, - как на какую-то функцию полезности, и говорим ему: «Мы тебе сейчас сделаем хорошо. У тебя функция полезности будет оптимизирована». Он отвечает: «Уберите руки от моего города». Мы говорим: «Послушай, что ты делаешь? Мы же лучше знаем, как нужно. У нас есть урбанисты, другие всякие специалисты, мы точно знаем, как надо. Тебе будет хорошо, поверь нам, действительно хорошо будет». В ответ он выходит на улицу, говорит: «Руки прочь! У меня есть право на мой город!».

Это даже не запрос на справедливость, это запрос хозяина. При этом что стоит за этим запросом? Кто его предъявляет? Он говорит: «Я здесь хочу быть хозяином». Это то, чего часто не слышат и не хотят слышать благоустроители – это запрос на демократическое самоуправление. Но что за ним стоит? Готов ли он действительно стать хозяином? Если готов, то в каком виде? Что это за такое сообщество, которое он хочет представлять? Готов ли он действительно включаться в политическую жизнь, или он выйдет сегодня на улицу, а завтра опять исчезнет, опять превратится в молчаливое большинство? Понятно, что помимо локальных должны быть какое-то другие виды сообществ, которые объединяли бы людей поверх территориальных границ, но при этом оставляли бы их горожанами. И что это за сообщество, мы сегодня не очень понимаем. Поэтому, да, мы сегодня не знаем, каков образ города. (…)

Мы не представляем, как устроен город

Алексей Новиков: Мне кажется, что наше незнание о городе – это залог свободы горожанина. И нужно в известной степени культивировать это незнание.

Один из моих любимых экономистов - это представитель австрийской школы, Фридрих фон Хайек, автор множества книг, в том числе «Дороги к рабству». В частности он говорил, что незнание есть залог свободы. И предполагать, что мы можем понять, как функционирует экономика и общество – это в значительной степени наглость с нашей стороны, и этим всегда грешили коммунисты, социалисты и так далее. И это невероятно самоуверенная позиция современных градостроителей и урбанистов, предполагающих, что они представляют, как устроен город и куда он движется.

Был еще замечательный экономист Фридман, который говорил о том, что нечего управлять экономикой. Единственное, чем мы можем управлять – это денежной массой: печатать деньги в нужном количестве и держать ставку процента. Остальное забудьте, потому что все это от лукавого, вы только устроите социализм, коммунизм и диктатуру.

Примерно так же, как мне кажется, устроена урбанистическая мысль в XX веке, и у меня есть большое подозрение, что градостроительные концепции XX века, особенно начала XX века – это, по сути дела, продолжение геополитики Маккиндера, Ратцеля, Хаусхофера и так далее. То есть это такие социально-инженерные концепции, составителям которых абсолютно точно понятно, как устроен горожанин, что ему надо. И, как вы говорили, четкое понимание функции полезности, без всяких сомнений.

Корбюзье чуть посложнее, но он все равно представлял себе общество весьма иерархически устроенным. Потом он это спроецировал на территории, и получился абсолютный маразм, частные последствия которого мы разгребаем сейчас в Москве. Значительная часть застройки 1960-70-х годов – это оно и есть.

А как было бы хорошо, если бы мы уважали наше незнание о горожанине. Мы можем, как любознательные люди, продолжать заниматься узнаванием города, изучать его. Но доктринизировать, переводить это свежее и зыбкое знание в практическую политику – самое последнее дело. По сути дела, это повторение ошибок столетней давности, когда социальные доктрины становились политическими, а политические становились диктаторскими.(…)

Самая задавленная часть политической системы

Екатерина Шульман (Е. Ш.): Регулярно приходится слышать: «Вообще мы не знаем, у нас города-то есть? Может, это не города никакие. И горожан-то у нас, может, нет, может, они вовсе и не горожане». Мне кажется, это какое-то очень местное и очень русское явление, характерное для цивилизаций догоняющего развития, которые все время сравнивают себя с какими-то образцами.

Термин – это не орден, который надо заслужить. «Наш пионерский отряд борется за присвоение ему звание Марата Казея». «Наш посад “Москва” борется за присвоение ему звания города». При этом на интуитивном и на бытовом уровне каждый отличит самый маленький город от самой большой деревни, каждый понимает, в чем, на самом деле, разница. Если мы говорим: «Да ну, неизвестно, это у нас вообще город или непойми что», то, давайте разберемся, а что такое город? И каким он должен быть, чтобы считаться правильным? Это Вена, Лос-Анжелес, Пхеньян, Буэнос-Айрес? Какой из них заслужил этот самый орден, и его с гордостью носит? Я бы в эту сторону особенно не уходила. Она мне кажется бесплодной. (...)

Повторю главный тезис из своей статьи в книге, которую мы представляем. В России городское население является угнетенным в политическом смысле, оно не репрезентировано политически, его интересы не представлены. Местное самоуправление – наиболее задавленная часть всей нашей политической системы, нашей государственной машины.

Прямые выборы мэров городов остались в 14 столицах или 85 субъектах федераций. Не устану повторять эту цифру. Во всех остальных - разные ублюдочные формы, типа двухступенчатых выборов, или разделение на сити-менеджера и мэра. Мэра выбирают, но у него нет прав, сити-менеджера назначают, но при этом у него есть права. Городские собрания также лишены прав. При этом 74,4% населения России живет в городах, как сообщает нам Росстат. (...)

Урбанизация – ключевой процесс XX века. Он шел с насилием, с бо́льшим насилием в странах типа России, которым не повезло с политическим системами, с меньшим насилием, но тоже с очень крутыми изменениями во всем остальном мире. Этот процесс привел большинство людей, большинство экономического оборота именно в города. Соответственно, когда там нет соответствующей адекватной, пропорциональной доли политической власти, это создаёт очень большое неравновесие и напряжение во всей политической системе. В этом смысле ключевая проблема с нашими городами – это их политическое бесправие, опять же, для меня. (…)

Великая возможность быть одиноким

Виталий Куренной: Главная мысль, которую я в тексте хотел донести, звучит следующим образом: возможность быть одиноким, а не принадлежать ни к какому сообществу – это великая уникальная историческая возможность современного города. И она, конечно, является чрезвычайно хрупкой, потому что эти сообщества, кланы, корпорации, банды и так далее, - они всегда сжирают город, эту возможность быть одиноким. Но нужно понимать, что город представляет нам редчайшую возможность быть одинокими, уединенными. И этой возможностью, по-хорошему, нужно уметь пользоваться.

Вернемся к Аристотелю

Екатерина задала политический вектор, откомментирую его. Мне кажется, упрек в какой-то тяге самобытности можно увидеть во всех рассуждениях о том, что у нас политические институты вроде бы и есть, но функционируют они недостаточно хорошо, еще недоработали мы.

На это же можно взглянуть другим образом. Есть традиция, которая говорит: «Все действительное - разумно». Если рассматривать связку политического и города, то существует важнейший образец, который идет сквозь тысячелетия, - это образец полисной жизни, которую нужно воплотить. А если внимательно прочитать знаменитое аристотелевское определение человека, как полисного существа, то эта дефиниция означает буквально следующее: человек не является человеком, пока не реализует свою полисную функцию, пока у него нет политической жизни.

И если так поставить вопрос, то все рассуждения о том, что у наших горожан нет возможности как-то нормально участвовать в политической жизни, будет означать довольно неприятную вещь: что они - не очень люди, они - неразумные животные. (…)

Виталий Куренной: Я-то как раз исхожу из того, что если политологи не фиксируют ту форму полисной жизни, значит она реализуется где-то в других институтах. Аристотелевское определение является, поверьте мне, чрезвычайно обязывающим. Ведь, согласно ему, если вы не реализуете эту полисную жизнь, значит, вы: a) либо рабы; b) либо варвары; c) либо - животные. (…)

Ушибленность географической картой

Алексей Новиков: Я как раз, наоборот, говорил о том, что архитекторы претендуют в основном на то, что они понимают, как устроены горожане, как устроена их функция полезности, и предлагают те пространственные решения, которые, как им кажется, всех должны удовлетворить. Это в чистом виде социальная инженерия. За этим не стоит даже никакой концепции свободы, уважения к ней. Я не говорю обо всех архитекторах, но мы видим и Фрэнка Ллойда Райта, и Ховарда, и Корбюзье, и Милютина, и Ладовского. Это все примерно одна и та же конструкция. В голове все время держится некая модель, которая потом проецируется в пространство. Пространство гораздо жестче подчеркивает все социальные и политические различия, поэтому это еще более тяжелая форма социальной инженерии.

Я думал, какую книжку в нашей школе урбанистики в качестве первого номера посоветовать урбанистам читать, и пришел к выводу, что это «Бесы» Достоевского. Мне кажется, это самая первая книга, которую они должны прочитать, и понять, как устроены мозги у людей, которые впадают в административный восторг. А это ровно то, что происходило в XX веке с архитекторами, и с географами, к которым я принадлежу по первому образованию, к геополитике и так далее. Ушибленность географической картой, ушибленность этой эстетикой. Гитлеру пироги дарили в форме Европы. Это все примерно из этой же оперы. Очень поверхностное, метафорическое сознание, которое видит мир в эстетическом своем варианте, но не этическом. (…)

Конфликт - это прекрасно

Что касается горожан: как мне кажется, современный город вообще без местного самоуправления не работает. Он вообще без споров и постоянного ворчания не существует, что видно на проектах реновации и на реакции на эти проекты. Это и есть - модель такого продвижения.

В российском контексте все крайне боятся конфликта: «Ой, как же так? У нас тут конфликт возник». Конфликт – это прекрасно. Это замечательный способ выявления проблемы и движения дальше. Поэтому все современные свободные города – Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Париж, Лондон, – они все ворчливые, все бесконечно спорят, ругаются.

По поводу микро, макропроектов, знаменитый спор Мозес и Джекобс – это сюжет, который, на самом деле, встречается повсеместно до сих пор (на противостоянии политике девелопера Роберта Мозеса выстроена книга Джейн Джекобс «Смерть и жизнь больших американских городов»). И мне будет очень жалко, если не будет Мозеса, победит только Джекобс, потому что это неправильно: весь современный Нью-Йорк держится на дорогах, парклейнах Мозеса, и так далее. Так что это все время такой конфликт, и это нормальный город.

Взгляд Шардена: город, как лаборатория

В заключение хочу напомнить, что еще был такой замечательный человек Тейяр де Шарден, и он очень любил цитировать именно эту формулу Аристотеля. Он известен миру скорее не как натурфилософ и специалист по городам, а как археолог. И у него есть замечательная книга «Феномен человека», где он пишет о том, что он верил в эволюцию по Дарвину, и считал, что следующим этапом будет не homo sapiens, а homo socialis. И что замкнутость поверхности Земли как шара – это фактически приглашение нам подумать, что мы будем жить в одном большом городе. И что современный город – это и есть испытательная лаборатория, в которой решается, какие мы найдем способы существовать в будущем, когда произойдёт социальная компрессия на поверхности Земного шара. И каждый город он воспринимал как лабораторию, которая дает нам какой-то опыт. Я очень большой его любитель, и мне кажется, что каждый город – это лаборатория нашей будущей жизни.

Екатерина Шульман: Нельзя не заметить, что следующий этап революции homo socialis – это явно обитатель социальных сетей, человек социализированный, который связан со всем остальным миром посредством великой сети. Так что, да, наверное, так оно и есть. (…)

Люди радикально нерациональны

Олег Шибанов: Я чувствую, что архитекторы действительно считают, что хорошо понимают полезность, а вот экономисты осознают, что знают о ней мало. И я потратил часть своей главы сборника, чтобы это обсудить.

Дело в том, что мы долгое время пытались считать людей рациональными, а потом, наверное, с 1970-х годов, внезапно обнаружили, что люди не просто нерациональны, они радикально нерациональны, а вся их полезность очень специфична. И с тех пор нам не удается больше думать, что мы сможем их удовлетворить, размышляя о них в сколь-нибудь рациональных терминах.

Но здесь есть второй элемент. Вы говорите про то, что архитекторы, допустим, думают, как правильно, и потом люди возмущаются этим. Я понимаю, что городское пространство, наверное, очень трудно привести к таким формам и видам, которые были бы более-менее приятны для всех.

Дело в том, что сейчас очень широко стала распространяться концепция «наджинга» людей, когда вы, подталкивая их к этому, пытаетесь дать им возможность принимать решения несколько лучше и более рационально. И государство обычно играет очень большую роль в таких вещах.

При этом не очень важна полезность людей. Почему? Потому что большинство таких решений о наджинге подразумевает, что вы подталкиваете людей к выбору, который будет полезен для них во всех смыслах этого слова. В конце концов, если вы просите их больше сберегать на пенсию, а не тратить все время на Forex и МММ, то вы, наверное, делаете им благо.

В этом плане экономисты стали все больше и больше отходить от того, что мы утверждаем какую-то полезность людей. Пытаемся подойти к тому, чтобы вне зависимости от модели, подталкивать их к тому, что будет однозначно лучше восприниматься всеми. (…)

Пространство разрушения

Виталий Куренной: Современный город – это пространство разрушения, и разрушения в том специфическом смысле, на котором основан капитализм как система, которая, как известно, занимается перманентной революционизацией всего и всех. И город – это пространство постоянного разрушения. И только энергия этого разрушения и создает для него специфическую продуктивность. (...)

Виталий Куренной: Экономисты обычно называют это creative disruption: когда вы не просто разрушаете, а делаете это ради того, чтобы создать что-то новое. Это ровно то, что вы имеете в виду.

Екатерина Шульман: Или можно назвать это постоянной переработкой ресурсов - в возможности, знакомств - в связи, связей - в структуры, и так далее.

К вопросу о терминах: то, что мы тут пытались описать как «конфликт», я бы назвала «согласованием интересов». Почему сразу конфликт-то? Многие термины несут с собой оценочную цветную тень, которая потом ложится на их интерпретацию.

Нам хочется коллективного самоуправления

Григорий Юдин: (…) Мне кажется, вопрос о том, в каком смысле человек сегодня zoon politikon (существо общественное, в переводе с древнегреческого) – это очень правильный вопрос. Я бы даже, наверное, согласился с тем, что сегодняшний человек в меньшей степени человек, чем его видел таковым Аристотель. Я не вижу в этом особенной проблемы. Думаю, что сила тезиса Аристотеля состояла в том, что политическое все равно никуда из человека не девается. Это просто невозможно.

Очередной интересный вопрос, на который мы не знаем ответа – как оно будет проявляться? Один ответ Виталий предложил: возможно, политическое проявляется в чем-то негородском. Мы постоянно видим этот запрос на самоуправление и на демократизацию, с которым капиталистическая логика благоустройства ничего не может сделать. Она его просто не может обработать, не может понять, почему со всех сторон выгодный всем проект не будет работать. А это так, потому что мы видим как раз довольно неожиданный, по крайней мере для Москвы, запрос на самоуправление.

Народ, как ребенок, и власть, как родитель

В своей главе сборника я привожу такую аналогию: представьте себе любящую мать, которая хочет, чтобы ее ребенку было хорошо. Она ухаживает и следит за ним, выберет хорошую девушку и доведет его до свадьбы с ней. Выберет им хорошую квартиру, обставит ее, точно знает, как воспитать их ребенка.

С точки зрения какой-то абстрактной всеобщей полезности она, может быть, действительно знает, как лучше. Но что-то с этим не так. Почему, оказавшись под таким колпаком гиперопеки, мы начинаем чувствовать внутреннее раздражение? Потому что нам хочется самоуправления. В случае с политикой нам хочется коллективного самоуправления. И этот запрос на коллективное самоуправление как раз сегодня и прорывается.

И это не будет, видимо, какая-то постоянная структура самоуправления, которая могла бы быть в Афинах, или даже в Спарте. Это, скорее, будет пульсирующая история, в которой этот запрос появляется: мы его выражаем в каком-то акте самоуправления. Дальше он начинает уходить. Его нужно, конечно, институционализировать.

Фото: Владимир Астапкович / РИА Новости

Мы сегодня это видим хорошо в конфликтах между жильцами в домах, которые попали под реновацию. Я соглашусь, что конфликты – это хорошая штука, но они проходят так болезненно именно потому, что мы не привыкли к конфликту. Думаю, что это в принципе хорошая вещь, когда внутри дома люди имеют две точки зрения, и друг с другом борются, пускай даже и не самым приятным образом. Ну, и прекрасно. В слове конфликт нет, на самом деле, ничего плохого, если его рассматривать как нормальный социологический термин.

Конфликт, в общем, конструктивен. Другое дело, что мы не привыкли к этому конфликту именно потому, что долгое время были под надзором заботливой матери, которая говорит: «Нет-нет, ты, ни в коем случае, только не ссорься ни с кем. Сейчас мы тебе и тут поможем, и здесь поможем. Тут мы о тебе позаботимся. Все с тобой будет в порядке».

Екатерина Шульман: Я хотела бы сделать замечание. Логика того, что у нас здесь называют благоустройством, ни в коей степени не является капиталистической, поскольку она основана на неконкурентном распределении государственных денег, которые, в свою очередь, насильственным образом собраны с экономических субъектов. Никакого капитализма тут нет даже близко. Соответственно, в наших условиях очень опасна эта базовая паттерналистическая метафора народа, как детеночка, и власти, как родителя, может быть, чересчур заботливого, гиперопекающего.

Если уж продолжать это сравнение, наша так называемая мать этого ребеночка держит привязанным к батарее, периодически кровь у него высасывает, а потом говорит: «Ну, посмотрите на него. Он же слабоумный у меня слегка. Его нельзя отвязывать. Он же Бог знает, чего натворит». А какая она ему мать, откуда она взялась, как она его затащила туда – это история, покрытая мраком, куда у нас предпочитают не углубляться. (Аплодисменты.)

Онлайн и офлайн сообщества

Иосиф Фурман: Мы достаточно часто употребляем слово «сообщество», сейчас для нас это во многом означает членство в какой-то социальной сети. Может ли это заменить то офлайновое сообщество, о котором вы говорите, которое так важно в городе?

Григорий Юдин: Это то, что сейчас всех занимает, потому что, возможно, это и есть тот самый способ, который мог бы нас в какое-то сообщество объединять. Потому что нам, с одной стороны, как справедливо говорит Виталий, не хочется терять городскую свободу, потому что мы городские жители, и с какой стати мы должны погружаться в эти отношения сообщества?

С другой стороны, мы чувствуем необходимость в коллективном действии. Потому что вдруг выясняется, что если на твои интересы наступают, то защитить их можно, только если у тебя есть способность к коллективному действию. Поэтому вопрос о том, как может выглядеть новое сообщество и будет ли оно онлайновым, остается открытым. (...)

Фото: Игорь Зотин Игорь, Геннадий Хамельянин / ТАСС

Если у тебя есть доступ к какому-то открытому хабу, который называется сейчас платформой, ты получаешь информацию, что-то предлагаешь, участвуешь в принятии решений. И делать все это ты можешь издалека. Таким образом то, что было невозможно в исходных сообществах, сегодня становится реальным. Сообщества становятся транспространственными.

С другой стороны, есть сильный контраргумент, который сводится к тому, что, по большому счету, онлайн-сообщества часто оказывают на людей изолирующий эффект. Мы оказываемся в каких-то пузырях, в которых комфортно находиться, а к реальной солидарности бываем не готовы. Лайк поставить или выразить какое-то негодование при помощи эмоджи – пожалуйста, а всерьез во что-нибудь впрячься – это уже довольно сложный вопрос. Так что пока на кону пока, на мой взгляд, амбивалентная история.

Екатерина Шульман: Для меня с моей профессиональной точки зрения никакой разницы между так называемым офлайном и онлайном не существует. И то, и другое основано на connectivity, на связанности людей. Онлайновая солидарность или онлайновое общение переходит в офлайновое очень легко. Чем дальше, тем больше эта грань будет стираться. Мне даже кажется, что само это различие – это какой-то XX век, надо постепенно уходить от этого.

Виталий Куренной: Я с точки зрения культуролога или культур-социолога скажу. Есть принципиальная разница, связанная с тем, что некоторые типы эмоций переживаются только в реальности. Именно поэтому человечество на всем протяжении своей истории устраивает разного рода коллективные мероприятия. (...)

Екатерина Шульман: Из этого не следует, что онлайн съест офлайн. Следует, что между ними нет такой четкой границы. Люди сначала сорганизуются в сети, а потом выходят переживать свои уникальные эмоции на свежем воздухе.

Виталий Куренной: Я имею в виду, что понятие коллективной эмоции имеет место при всей его дискуссионности и даже опасности. И я не думаю, что какая бы то ни было сетевая коммуникация сможет заменить потребность в определенного рода эмоциях, которые можно переживать только в живом общении, или в каком-то коллективном действии, если говорить о более сильных адреналиновых эмоциях.

Алексей Новиков: Конечно же, город вышел в онлайн, социальные сети – это одно из пространств, в котором происходит городская жизнь. Оно очень специальное, и я не согласен с тем, что оно похоже на онлайн: да, они связаны между собой, но очень причудливо.

Достаточно посмотреть на то, каким образом, например, проходит анализ общественного мнения в социальных сетях. Там люди не реагируют ни на какой вопрос. Они выражаются неискренне, говорят от имени какой-то ситуации, в которой находились.

И в сравнении с соцопросами социальные сети, как некая репрезентация городской жизни, сильно выигрывают, если правильно калибровать ту референтную группу, которую мы в них берем. В определенных демографических категориях с этим все понятно. (...)

Замедлять темп и согласовывать интересы

Алексей Новиков: Город – это такая колба, объем. И горожане, которые будут жить в нем через 15-25-30 лет, будут пользоваться инфраструктурой, которую мы закладываем сейчас.

Большинство крупных инфраструктурных проектов обладают сроком жизни в 50-100 лет, иногда больше. И нормальный мэр, когда он говорит о каком-то фундаментальном преобразовании физического пространства города, должен смотреть на него из 30-50-летней перспективы. И тех горожан, которые будут тогда, мы не знаем и никогда не узнаем. (...)

Екатерина Шульман: Значительная часть людей, которые спорят сейчас о реновации, вообще не доживут до того, чтобы увидеть ее результаты, узнать, какова она будет в реальности.

Алексей Новиков: Да. Но дело в том, что это очень важный момент, потому что если брать масштаб: 10 процентов территории и населения, 1,5 миллиона человек...

И если в рамках единой кампании преобразовать город за достаточно короткое время, можно наделать огромное количество ошибок, которые следующие поколения нам не простят. Потому что у них изменится транспортное поведение, им, возможно, не нужно будет столько парковок, они по-другому будут относиться к жилищу, у них поменяется огромное количество взглядов.

У нас явная волна кондратьевского цикла, технологии, пятое-десятое. Поэтому единственный способ каким-то образом думать об этих людях, предполагая их интересы – это замедлять темп и согласовывать интересы. Мне очень понравилось ваше высказывание по поводу того, что это не конфликт. Действительно, в большинстве случаев – это именно согласование интересов. (…)

Главное, чтобы был какой-то процесс. И город – это процесс, город – это время, а вовсе не только пространство.

Вопросы из зала

Из зала: Вопрос к Екатерине. Рассуждая о непредставленности городского населения в политической жизни, я понимаю, о чем вы. То есть, кто-то начинает что-то говорить, ему отвечают: «Ты о чем? Подумай лучше о Малых Вязёмах! Что эти вопросы по сравнению с ними, с их жизнью». Но разве это не чудесно, что у нас политическая культура настолько высока, что на повестке стоит вопрос того самого меньшинства, а не городского большинства?

Екатерина Шульман: Нет, у нас политическая культура не настолько высока. Нам надо сначала решить вопрос о большинстве, а вопросы о меньшинствах решатся как-то в связи с этим. В нашей политической системе существуют базовые искажения, и одно из самых базовых – это как раз эта пресловутая нерепрезентированность населения городов.

А когда население представлено в системах управления, это дает такой невообразимый баланс, который мы даже не представляем себе, потому что привыкли жить в этих условиях. Очень многие вещи общество принимает за данность, что называется, по дефолту, и поэтому даже его не видит. Это то, что называется Elephant in the room (Слон в комнате). По-русски есть прямой аналог – крыловский слон, которого никто «и не приметил». Это отсутствие, страшная дыра – это и есть наш слон в комнате. И пока мы хотя бы не обрисуем его контуры, и не поймем, что его надо как-то из комнаты эвакуировать, никакие другие вопросы у нас решаться не начнут. (...)

Из зала: Благодаря своему главному архитектору Висенте Гуаярту, Барселона в 2015 году завоевала приз Smart City, обогнав даже Лондон и Сингапур. Ему задали вопрос, сталкивался ли он с сопротивлением жителей. Его ответ: «Всегда». Где та грань, до которой все-таки эта мама заботится о ребенке, а где начинается реальность, в которой ребенок все-таки прикован к батарее? Потому что, я думаю, если бы еще до получения городом приза у жителей Барселоны спросили бы, как они себя чувствуют при Гуаярте, они бы тоже себя ассоциировали с ребенком, привязанным к батарее? (…)

Алексей Новиков: Поскольку Висенте сейчас – мой коллега сейчас по Высшей школе урбанистики, мы с ним все время эту тему обсуждаем. И он говорит: «Как у вас хорошо! Никого никто не спрашивает. Все можно сделать. Просто супер! Меня так достала моя жизнь в Барселоне. Вот эти четыре года, когда я был главным архитектором, против меня собирали какие-то подписи, ходили, меня мучили. Я ломал дорогу – там просто автомобилисты всю Барселону перекрыли».

Я говорю: «А мы к этому, наоборот, стремимся. Нам бы этого как раз и хотелось, поскольку живой город – это оно и есть. В некотором противостоянии этот контрапункт как раз и существует».

Но, в конечном итоге – это все шутки – он признает, что достаточно медленное и тяжелое ворчливое развитие города – это, пожалуй, единственный путь для современного мегаполиса. Потому что то количество информации, которое мы получаем в результате этих столкновений, гораздо больше, чем мы могли бы рассчитывать, изучая этот город каким-то образом в профессиональных сообществах. (...)

То, что, занимая пост главного архитектора, он все эти четыре года был охаян местной публикой, которая его практически выгнала с занимаемой должности... А там горожане выгнали всю городскую власть, которая поменялась полностью, стала совершенно левой, почти коммунистической. Потом она снова станет правой каталонской, и это будет прекрасно. То есть маятник – это замечательно.

Екатерина Шульман: Тут я, наверное, не могу не добавить. Действительно, посмотрите, в каком городе комфортнее жить: в том, где тяжело быть главным архитектором, потому что против него подписи собирают, и ему трудно пропихнуть свои светлые идеи, или в том городе, где все решения принимаются быстро и внезапно, и потом объявляются вам по телевизору. Вот пусть лучше трудная жизнь будет у мэров и главных архитекторов.

Я ведь это знаю по своей прямой узкой специальности, когда изучается законотворческий процесс. Почему принимать законы медленно и печально – это хорошо, а принимать их быстро и единогласно – ужасно?

Дело даже не в том, что какой-то текст плохой будет принят за один день полным большинством голосов. Дело в том, что сам процесс обсуждения является этой добавочной ценностью в решении, ее политической компонентой. Публичное обсуждение, ценность сама по себе.

Поэтому, даже если тот же самый план будет в результате принят, но все будут четыре года ругаться по его поводу – это лучше, чем если он будет принят в один день, и обрушится внезапно вам на голову. Без согласия нет никакой реализации.

И еще скажу вам одну новость, которую знает наша политическая наука. Пока всем остальным еще не рассказали. Авторитарная модернизация, этот идол XX века, видимо, перестал работать в новых социально-политических условиях. Прогрессивные реформы сверху больше неосуществимы. Без общественного согласия и участия никакие прогрессивные изменения больше невозможны. А теперь живите с этим.

За последние 10–15 лет в Европе и лет пять в России урбанистика стала очень популярной сферой деятельности: все увлеклись городами и стали заниматься ими с разной степенью профессионализма. Но где учат урбанистов и что они должны уметь? Этой весной институт «Стрелка» и Высшая школа урбанистики НИУ ВШЭ запустили международную магистерскую программу Advanced Urban Design («Передовые практики городского проектирования»). T&P попросили ее руководителей Анастасию Смирнову и Алексея Новикова рассказать, с какими задачами работают современные городские проектировщики и какими профессиональными компетенциями они должны обладать.

Анастасия Смирнова

Алексей Новиков

О специализации

До недавнего времени в сфере урбанизма существовали по крайней мере три направления деятельности: Urban Planning - городское планирование, очень подробно описанная профессия, которой учили традиционно качественно в крупных американских и европейских университетах; Urban Studies - социологические и несоциологические исследования городов, и Urban Design - самая молодая специализация, возникшая в 1950-е. Тогда никто не понимал, кто все эти люди, и пришлось потратить много времени, чтобы объяснить, что за специалисты занимаются формами в городе (улицами, тротуарами, клумбами, тумбами) и зачем. Только в 1960-е годы в Гарвардском университете открылось отделение Urban Design, которое по сей день является одной из сильнейших школ мира.

Интересно, что за последние примерно 15 лет границы между этими тремя специализациями заметно размылись. Сложно определить, кто сегодня занимается городом и работает только с формой, а кто - только с шириной тротуаров, не заботясь о том, что люди, например, могут идти и смотреть в телефон, и кто в таком случае занимается реальностью, которая эту улицу определяет. Как оказалось, чтобы сегодня быть городским проектировщиком, требуется гораздо больше знаний. В числе специфических качеств востребованного сейчас эксперта - способность сочетать проектное и критическое мышление, работать в междисциплинарной команде, взаимодействовать с большими данными и неизвестным контекстом.

Мышление

Гарантировать и предвидеть то, что произойдет даже через пять лет, довольно сложно, поэтому образование должно быть в первую очередь направлено на развитие у студентов критического мышления. Это очень полезная компетенция, которая помогает видеть проблему, искать и использовать новые возможности, понимать, кого еще нужно привлечь для решения вопроса, когда первичных знаний не хватает. Но есть важный нюанс: критическое мышление может мешать людям творческого склада, которые видят проект в объеме, в рисунке, отказываться от концепции, потому что она не ложится на какую-то социальную конструкцию.

Если заниматься проектированием, не подвергая критике собственные концепции, возникают достаточно интересные, но тяжелые с социально-экономической точки зрения проекты, такие как у архитекторов-утопистов. Например, у Корбюзье с его урбанистическим концептом Radiant City или Фрэнка Ллойда Райта, человека, который город в принципе не любил, а создавал пригородную утопию, или же у Эбенизера Говарда с его городами-садами. Все это социальная инженерия: эти люди создавали утопию, но не обладали достаточным уровнем критического мышления, чтобы подвергнуть их сомнениям. При этом Корбюзье и Фрэнк Ллойд Райт были абсолютно гениальными архитекторами, объемщиками, но урбанистами, социологами и экономистами - нет. Курс по критическому мышлению (Critical Thinking) абсолютно необходим для современного архитектора, градостроителя и любого проектировщика. Можно спроектировать прекрасное здание, но не вписать его в социальную среду.

Концепция города-сада Эбенизера Говарда (кадр из документального фильма Urbanized)

Командная работа

В большинстве случаев студентам, да и профессионалам нужно пройти довольно долгий путь, чтобы, во-первых, выработать пресловутый общий язык и научиться друг друга слышать и понимать, что экономист не станет архитектором, а только приобретет дополнительные компетенции, и наоборот. Представить себе, что архитектор немедленно превратится в ведущего экономиста и начнет разбираться в институциональной экономике точно так же, как в работах Корбюзье, невозможно.

Для тренировки мультидисциплинарного подхода существует ряд очень полезных упражнений, которые позволяют делать ошибки, в том числе и жуткие. Например, можно собрать людей с экономическим бэкграундом и предложить им под руководством архитектора провести исследование архитектуры и градостроительных параметров определенного района. Великих результатов не требуется: нужно попытаться понять, что такое карта, какие физические параметры действительно интересны, пробовать рисовать и обсуждать это потом с коллегами-архитекторами. В этот момент архитекторы под руководством экономиста мучаются, проходя через экономический анализ или статистический анализ цен на квартиры в каком-то определенном районе города. Это недолгое упражнение позволяет студентам почувствовать себя в шкуре другого: что такое быть, например, архитектурным историком или экономистом и что из этого можно брать, чтобы сделать интересный проект или предложить новую концепцию.

Неизвестность

Наука, которая основывается на информации, масштабном сравнительном анализе опыта разных стран и городов. Хороший проект предполагает проведение быстрого и эффективного исследования, причем, как это обычно бывает, в сильно ограниченные сроки. Поэтому так важен навык работы с проектом в месте, непонятном ни с культурной, ни с социальной, ни с экономической точки зрения, как и умение вовремя находить других специалистов и коллег.

Рассмотрим пример спальной застройки Москвы и Московской области. Советские архитекторы были вынуждены подчиняться плановой идеологии и идти на поводу у концепции Корбюзье. Такая планировка не создает потока, торговых улиц и площадей, а значит, никогда не сможет приспособиться к рыночной экономике. В известной степени мировая экономика становится муниципальной, а города - глобальными, что в корне меняет подход и к городскому планированию, и к различиям между экономикой мира и города, и к местному самоуправлению, и к проектированию пространства, в котором такого рода экономика теперь помещается. Только профессионал в состоянии понять, в каком контексте он работает, чтобы совершать какие-то дальнейшие действия.

Большие данные

Город существует в нескольких ипостасях. Это физическая среда, или хард на языке архитекторов, городское сообщество, или софт, и еще административная составляющая - все институты, местное самоуправление и границы. Неожиданно появилась еще одна ипостась, связанная с некими невидимыми отношениями. А выявлять их можно с помощью потока данных, который генерируют жители, - сигналов мобильных телефонов, транзакций по кредитным карточкам, постов в социальных сетях, которые находятся в открытом доступе. Эти данные позволяют увидеть город с абсолютно нового ракурса и оценить проблемы трафика, культурной идентичности городских районов и многое другое.

Современный урбанист не может существовать без понимания того, как устроены большие данные, как ими можно пользоваться, визуализировать. Перемещения людей в городском пространстве часто выглядят очень хаотично, но на самом деле все они очень сильно связаны где-то в виртуальном пространстве, так что решения, как выстраивать социальную и инженерную инфраструктуру в городе или соблюдать интересы сообществ, находятся очень быстро.

Елена Чернова - гуманитарный проектировщик, конфликтолог - выделяется на фоне российских коллег тем, что часто задаёт неудобные вопросы, руша идиллию многочисленных урбанистических форумов, где все (или почти все) со всеми согласны. Впрочем, российских коллег у Елены, по сути нет: она занимается, среди прочего, разрешением конфликтов, связанных с территориальным планированием в разных городах - уникальное ремесло. Так, если Елене не нравится концепция развития Петербурга до 2030 года, она, не стесняясь и без оглядки на всякие профессиональные «комильфо», скажет об этом в лицо разработчикам. По сути, Елена - философ от урбанистики в стране победившего технократического подхода к городам. Специально для The Village она рассказала о том, кто, как и зачем имитирует урбанистику в России.

Елена Чернова

Руководитель лаборатории социологии градостроительства ОАО «РосНИПИУрбанистики»

С 1994 по 1999 год преподавала на отделении конфликтологии философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Конфликтолог, сфера компетенции: вовлечение общественности и PR в сфере градостроительства и разрешение градостроительных конфликтов.

Город как мегамашина

Урбанистика сложилась во второй половине ХХ века. Поэтому ответ на вопрос, что такое урбанистика, на мой взгляд, следует искать в европейской социокультурной ситуации этого времени. ХХ век характеризуется техническим прогрессом, который приводит к усложнению деятельности и всё большей её специализации. С одной стороны, специализация - это единственный способ справиться с усложнением деятельности. Но с какого-то момента усложнение заходит так далеко, что отдельный специалист уже не может удержать целостность всей деятельности и отвечать за её конечный результат. Райкин это обыграл в сюжете «Кто сшил костюм?». Человек пытается предъявить претензию к качеству костюма. Но это невозможно, т. к. шили костюм сто человек. Каждый отвечает за часть работы. И никто не удерживает целое.

Развитие техники начало опережать развитие человеческого мышления. В результате техника вышла из-под контроля человека - это зафиксировал М. Хайдеггер. Теперь человек стал служить технике. Когда никто не удерживает целое, то гуманитарные человеческие цели деятельности постепенно сходят на нет и сфера деятельности начинает работать сама на себя. Мамфорд, представитель франкфуртской школы философии, предложил термин «мегамашина» для таких конструкций, в которых утеряна позиция удержания целого и ответственности за целое. В результате сама эта конструкция становится единственным субъектом целеполагания, а люди превращаются в человеческий материал, ресурс мегамашины.

Мамфорд увидел прямую зависимость превращения города в мегамашину от его величины. Человеческое мышление уже не в состоянии вместить мегаполис в его целостности и сложности, поэтому наступает потеря управляемости. Результатом перерастания города в мегаполис становится потеря контроля над экономическими факторами. Рост города приобретает стихийный характер. Людей в городе становится ещё больше, стоимость жилья - ещё выше, но не по причине роста его качества, а по причине роста скученности. Люди всё больше и больше вынуждены тратить на то, чтобы жить в городе. Они, по сути, должны работать на износ только для того, чтобы прожить. При этом город перестаёт выполнять собственно гуманитарные, человеческие функции, которые, по Мамфорду, состоят в очеловечивании природной среды и в передаче культуры. Выход Л. Мамфорд видел в том, чтобы противостоять перерастанию городов в мегаполисы. Нужно, чтобы города оставались малыми, соразмерными человеку и социальным связям, то есть управляемыми.

Общим для всех мегамашин является то, что никто, включая представителей власти, не удерживает целого. В результате никто не отвечает за последствия. Философы франкфуртской школы обсуждали эту ситуацию и на примерах преступлений против человечества во Второй мировой войне. Оказалось, что в тоталитарном государстве, которое является законченным воплощением мегамашины, очень сложно найти ответственных за преступления. Исполнители только выполняли приказы. Те, кто издавал эти приказы, действовали в рамках закона своей страны. А те, кто писал законы, сами не убили ни одного человека.

Обнаружилось, что все важнейшие сферы деятельности к середине ХХ века превратились в такие мегамашины: государство, медицина, образование, промышленность и т. п. Заслуга философов франкфуртской школы состояла в том, что они указали на первопричину процесса, с которого начинается господство техники над человеком и который заканчивается тем, что человек с помощью технических средств начинает массово уничтожать человечество. Они показали, что сложившаяся ситуация - не происки инфернальных сил, не влияние эгрегоров, а последствия технократического принципа организации деятельности. Следовательно, для того, чтобы разрушить мегамашины, нужно перейти к другим, гуманистическим принципам. В качестве образца очень рекомендую работу Э. Фромма «Революция надежды». В ней детально прописана программа перехода от технократического, формально-бюрократического планирования к гуманистическому планированию.

Борьба с мегамашинами на Западе

С 60-х годов начинается движение по созданию разных антиподов мегамашинной организации - альтернативных сфер деятельности, основанных на принципах человеческой целостности и приоритете человеческих потребностей. Это коммуникационная власть (термин Ю.Хабермаса) как альтернатива авторитаризму; валеология - наука о здоровье, как альтернатива медицине, индустрии болезни; праксиология - наука о деятельности, как альтернатива экономике; предложенная нобелевским лауреатом А.фон Мизесом; экология - как ограничение на любые цели в сфере производства. И урбанистика, как антипод градостроительному проектированию.

Таким образом, урбанистика, с одной стороны, явление специфическое, относящееся к сфере городского планирования. Но, с другой стороны, урбанистика - это социокультурное явление, которое развивалось на Западе в русле общих закономерностей преодоления мегамашинной технократической организации деятельности.

Урбанистика в 60-е годы - это не новая профессиональная область, не «продолжение» или «развитие» архитектурных и градостроительных профессий, не область специальных знаний. Это не наука. Урбанистика - это область борьбы за то, чтобы деятельность была организована на новых принципах. Такой же областью борьбы была экология и политика. И мы из недавней истории знаем, что 60-70-е годы на Западе были годами серьёзных политических трансформаций.

И только после окончания периода трансформаций урбанистика на Западе стала преобразовываться в профессиональную сферу, которая заняла место поверженной мегамашины. И сегодня она действительно «продолжение» архитектуры, дизайна, городского планирования. Сегодня на Западе это область знаний и практика, результаты которой мы видим на примере западных городов.

Развитие урбанистики в России

Градостроительство, в его современном состоянии, это типичная мегамашина: деятельность узкоспециализирована и представляет собой конвейер. В результате ни один специалист не в состоянии удержать целое. Каждый закручивает свой винтик и передаёт полуфабрикат следующему исполнителю. Во времена Петра I и Екатерины II можно было ответить на вопрос, кто построил город. Выражаясь современными терминами Градкодекса, было два субъекта градостроительной деятельности. Один осуществлял целеполагание, второй - готовил проект под эту цель. Остальные - не субъекты, а исполнители, которые действовали в рамках поставленной цели и проекта.

Сегодня на вопрос, кто построил город, нет ответа. Сначала в подготовке Генплана участвует множество различных специалистов. Затем Генплан передаётся дальше - на уровень проектов планировки, застройки. Далее свои коррективы вносят девелоперы и строители.

У нас ещё не произошла замена мегамашинной организации сферы городского планирования

И воплощается не то, что зафиксировано в Генплане, а нечто другое, часто совершенно противоположное. При этом специалисты, разработавшие Генплан, не отвечают за реализацию: они-то всё нарисовали правильно, в соответствии с нормами и градостроительной логикой. То, что была реализована логика бизнеса, не входит в зону их ответственности.

Показательный факт: в Градостроительном кодексе 2004 года присутствовал пункт «Цели и задачи планирования». Но в последующих редакциях пункт про цели убрали. Не потому, что цели не нужно ставить. А потому, что цели не ставили. Из одной записки в другую переносился один и тот же набор общих принципов (устойчивого развития, баланса, учёта интересов и пр.). Но принципы - это не цели. Это рамки, ограничения на цели, как заповеди «не убий, не укради». А внутри рамок нужно было ставить конкретные цели, адекватные уникальной городской ситуации, наполнять заповеди городской конкретикой. Но если нет субъекта целеполагания, который удерживает целое, то целей некому ставить.

Имитация урбанистики

Современная ситуация российских городов существенно отличается от ситуации современных западных городов. У нас ещё не произошла замена мегамашинной организации сферы городского управления и планирования. Урбанистика как целеполагание, исходя из потребностей человека, а не мегамашин, - это проблема, а не достигнутое состояние. Поэтому большинство действий, связанных с переносом западных образцов «урбанистики», являются имитацией.

Власти сегодня поддерживают «урбанистику» как профессиональную область дизайна, как механизм переноса образцов. Инициируют социологические исследования в сфере урбанистики, которые проводятся теми же инструментами сбора социальной статистики, как и в советское время. Только в советское время власти нужно было фиксировать степень удовлетворённости потребностей населения в некотором наборе гарантированных благ. Формула «от каждого по способностям, каждому по потребностям» предполагала, что отследить движение к коммунизму можно, фиксируя неуклонный рост удовлетворения потребностей советского человека. Сегодня сложилась идеологическая «формула урбанизма» (партиципация, общественные пространства, велодорожки…), по которой можно отследить неуклонное приближение к «урбанизму».

Я могу зафиксировать три вида имитации урбанистики.

Первый - это перенос «формы города» (термин В. Л. Глазычева, который он противопоставлял «сущности города»). В результате вместо решения реальных проблем, вместо проектирования шага ближайшего развития конкретного города предлагаются образцы дизайнерских и транспортных решений, которые стали итогом развития западных городов. Западные общественные пространства - это не дизайнерское решение по проектированию качества городской среды. Это результат развития городского сообщества как субъекта принятия решений. А у нас общественные пространства сегодня проектируются как инструмент формирования сообщества. Видимо, в предположении, что в городской среде европейского качества у нас заведётся и городское сообщество. Это ничем не отличается от подхода, в котором проектировались соцгорода в 30-е годы.

Соцгород проектировался как среда, которая будет задавать необходимые государству социальные процессы. А. Левинтов высказал очень интересную гипотезу: соцгорода проектировались как особые устройства пролетаризации людей. После пролетарской революции выяснилось, что в стране большой дефицит пролетариев. И нужно было очень быстро превратить народ в пролетариев, с чем соцгорода успешно справились. Но процедура формирования нужных качеств у людей через помещение их в городскую среду определённого качества работает только в случае мегамашинной организации, когда человек - материал машины. А если мы ставим цель перейти к городу, основанному на гуманистических принципах, то начинать нужно не с городской среды, а с человека. Социальное проектирование должно предшествовать градостроительному.

Прежде чем проектировать такой элемент европейской формы города, как общественные пространства, нужно проектировать процесс, альтернативный процессу пролетаризации - превращения людей в ответственных собственников. Практика показала, что даже формальное превращение людей в собственников недвижимости не формирует горожан, которые готовы взять ответственность за свою собственность.

Социологи, антропологи, культурологи, как представители гуманитарной науки, не подходят для задач проектирования. Они исследуют то, что уже есть в некотором стабильном состоянии. Даже если они исследуют процессы - это уже существующие процессы. Проектирование - это работа с тем, чего ещё не существует. Проектирование - это совершенно отличный от науки вид деятельности. Задачи социального проектирования и социальной инженерии предъявляют особые требования к квалификации гуманитариев. Эти квалификации должны создаваться и передаваться в рамках образовательных программ по урбанистике, которые будут готовить урбанистов для работы с российскими ситуациями. Этих квалификаций ещё нет, их нужно проектировать. Сегодня же российское образование в области урбанистики, на мой взгляд, сделало ошибочную ставку на перенос европейских урбанистических квалификаций и образовательных программ. И, на мой взгляд, российское образование в сфере урбанистики сегодня также существует в режиме имитации.

И третий вид переноса: процедура партиципации. Разумеется, участие горожан в принятии градостроительных решений необходимо, это нужно развивать. Но развитием партиципации нельзя подменять задачу изменения базовых принципов управления городом. А именно это и происходит, если судить по программам многочисленных урбанистических форумов. Обсуждаются проблемы взаимодействия «власти, бизнеса и горожан». Проблемы взаимодействия, разумеется, существуют. Но они менее острые, чем проблема потери управляемости процессами градостроительных изменений.

Партиципация сегодня работает на уровне двора, квартала, т. е. на объектах такого масштаба, где жители удерживают «целое» и, следовательно, могут принимать ответственные решения. А на уровне города, пока сфера городского планирования не удерживает целое, партиципация будет неэффективна.

В российских городах сегодня требуется не партиципация, а работа с градостроительным конфликтом. Партиципация используется как способ подавить и вытеснить конфликт, замаскировать его. Партиципация не решает, а маскирует проблемы городского развития. Поэтому горожане, по большей части, испытывают разочарование после участия в публичных слушаниях. Форма соблюдена, а проблема осталась. Проблемы развития города будут решаться только в рамках конфликтного взаимодействия, в ситуациях, когда городские группы начинают отстаивать право на социальное целеполагание, которое будет препятствовать целеполаганию в русле экономизма. Д. Харви назвал это общественным правом на город, противопоставив его индивидуальному доступу к городским ресурсам. Сегодня реализуется индивидуальное право на город, и без конфликта, без борьбы никто не подарит горожанам право на город.

Поэтому сегодня не имитационными, отражающими сущность урбанистики, являются ситуации градостроительных конфликтов и движения городского активизма, прежде всего в радикальных формах «партизанинга» - захвата и переосвоения городского пространства.

Социотехническая система как антипод мегамашине

С середины ХХ века в России возникло и стало развиваться направление исследований, сопоставимое по мощности и результативности с западной социальной и политической философией. Оно началось с Московского методологического кружка и развилось в подход системно-мыследеятельностной методологии (СМД-подход).

Самое удивительное то, что методологи, работая за железным занавесом, не имея возможности знакомиться с основными достижениями западной философской мысли, двигались в решении общеевропейских проблем, но на специфическом «советском» материале.

Для решения проблемы мегамашинной организации деятельности они предложили не философские, а методологические принципы. Суть этих принципов состоит в том, что развитие - это прежде всего развитие мышления. Если возникла ситуация, при которой развитие техники стало опережать мышление, то нужно специально развивать мышление. В качестве альтернативы мегамашине получили развитие представления о социотехнической системе, в которой функцию сборки целого осуществляет управленческая мыследеятельность. Они разработали методологический инструментарий, который обеспечивает развитие мышления. Альтернативой дроблению и специализации деятельности на множество «безответственных» звеньев стало представление о коллективной мыследеятельности. А в конце 70-х годов был изобретён и стал практиковаться метод «восстановления», сборки деятельности, её переорганизации и развития: организационно-деятельностная игра (ОДИ). Ещё раз подчеркну: ОДИ - это уникальная практика развития коллективного мышления и деятельности. Все образовательные практики, развивающие мышление, работают с индивидуальным мышлением. В результате человек, мышление которого развили, возвращается в старую ситуацию и не способен противостоять инерции функционирования. ОДИ позволяет развивать всю сферу деятельности за счёт того, что представители деятельности приобретают мыслительную потенцию восстанавливать целое и ставить цели развития этого целого.

В итоге

В России сегодня проблема городского развития - это проблема развития управленческой мыследеятельности. Поэтому урбанистика, как сфера исследований и разработок, должна быть нацелена на развитие системы управления в версии СМД-представлений о социотехнической системе и специфике управленческой мыследеятельности. Это - первый шаг. В результате развития управленческой мыследеятельности возникнет управленческое целеполагание на проекты территориального и стратегического планирования. Наличие целей управления на втором шаге приведёт к переорганизации и поставит перед необходимостью развития «проектный цех». Сегодня, в отсутствие управленческих целей на генпланы, у градостроителей нет необходимости развивать деятельность. Поэтому, несмотря на 25 лет, прошедших после перестройки, они продолжают воспроизводить технологию планирования, базирующуюся на концепции рационального размещения производительных сил.

И только на третьем шаге станет осмысленным обсуждение тех или иных процедур партиципации, её эффективность, адекватность воплощения целей городского развития в тех или иных архитектурных и дизайнерских образцах и решениях.

Возможно, будет полезно почитать: